Налоговый конспект
Орг/юр-конспект
Конспект маневров
Околоналоговый конспект
Мистификации
Конспект рисунков
политика
и 
Отдых души
Детская площадка
«Какое время на дворе, таков мессия»
За политическими разборками мы чуть не забыли о Великом — 25 января Высоцкому исполнилось бы 80 лет.
Украв у Киевской Руси и название своей дикой страны, и «свой» язык, Московия заодно приватизировала память о тех, кто на нем писал: эфиопе Пушкине, шотландце Лермонтове, крымском татарине Тютчеве, украинце Гоголе, еврее Бабеле...
Не стал, разумеется, исключением и Владимир Высоцкий — сын еврея белорусского происхождения, родившегося в Киеве. Дед — Вольф Шлиомович, бабка — Дора Евсеевна Бронштейн, основатель рода — Лейба Бульковштейн, словом — Высоцкий был типичным русским советского времени.
Если же серьезно, то совершенно зря дарим память о нем прожорливой в отношении и настоящего, и прошлого северной соседке. Высоцкий — ничуть не меньше украинский, чем русский или еврейский, и вынесенные в заголовок слова из песни Градского о нем и его времени вполне подходят к сегодняшней Украине.
Лично «МОЙ» Высоцкий это в первую очередь — следующие 14 гениальных (каждая по-своему) песен:
А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
— Мы в очереди первыe стояли,
А те, кто сзади нас, — уже едят.
Им объяснили, чтобы не ругаться:
— Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, ведь это — иностранцы,
А вы, прошу прощенья, кто такие?
А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
— Мы в очереди первыe стояли,
А те, кто сзади нас, — уже едят.
Но снова объяснил администратор:
— Я вас прошу, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, ведь это — делегаты,
А вы, прошу прощенья, кто такие?
А люди все роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
— Мы в очереди первыe стояли,
А те, кто сзади нас, — уже едят.
В заповеднике, вот в каком забыл.
Жил, да был козёл-роги длинные.
Хоть с волками жил, не по волчьи выл
Блеел песенки всё козлинные.
И пощипывал он травку, и нагуливал бока
Не услышишь от него худого слова
Толку правда с него было, как с козла молока,
Но вреда однако тоже ни какого.
Он жил на выпасе, возле озерка.
Не вторгаясь в чужие владения,
Но заметили скромного козлика
И избрали в козлы отпущения.
Например медведь-баламут и плут
Обхомит кого-нибудь по медвежьему.
Так враз козла найдут, приведут и бьют
По рагам ему и промеж ему.
Не противился он серенький насилию со злом
А сносил побои весело и гордо
Сам медведь сказал: «Ребята, я горжусь козлом —
Героическая личность, козья морда!»
Берегли козла прям, как наследника.
Даже вышло в лесу запрещение —
С территори заповедника
Отпускать козла отпущения.
А козёл себе всё скакал козлом,
Но пошаливать он стал втихомолочку.
Он, как-то бороду завязал узлом
Из кустов назвал волка «сволочью»!
А когда очередное отпущенье получал
Всё за то, что волки лишку откусили
Он, как будь-то бы случано по медвежьи зарычал,
Но внимания тогда не обратили.
Пока хищники меж собой дрались
В заповеднике крепло мнение,
Что дороже всех медведей и лис
Дорогой козёл отпущения.
Услыхал козёл, да и стал таков:
«Эй вы бурые! — кричит. — Светло-пегие!
Отберу у вас рацион волков
И медвежие привилегии!
Покажу вам козью морду настоящую в лесу,
Распишу туда-сюда по трафарету
Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу
И ославлю по всему, по белу свету!
Не один из вас будет землю жрать,
Все подохните без прощения!
Отпускать грехи кому — это мне решать,
Это я — Козел Отпущения!»
В заповеднике, вот в каком забыл
Правит бал Козел не по-прежнему:
Он с волками жил — и по-волчьи взвыл, —
И ревёт теперь по-медвежьему!
Приподнимем занавес за краешек —
Такая старая, тяжёлая кулиса! —
Вот какое время было раньше,
Такое ровное — взгляни, Алиса!
Но... Плохо за часами наблюдали
Счастливые,
И нарочно время замедляли
Трусливые,
Торопили время, понукали
Крикливые,
Без причины время убивали
Ленивые.
И колёса времени
Стачивались в трении
(Всё на свете портится от тренья),
И тогда обиделось время —
И застыли маятники времени.
И двенадцать в полночь не пробило.
Все ждали полдня, но опять не дождалися.
Вот какое время наступило:
Такое нервное — взгляни, Алиса!
И... На часы испуганно взглянули
Счастливые,
Жалобные песни затянули
Трусливые,
Рты свои огромные заткнули
Болтливые,
Хором зазевали и заснули
Ленивые.
Смажь колёса времени
Не для первой премии —
Им ведь очень больно от тренья!
Обижать не следует время.
Плохо и тоскливо жить без времени.
Я не люблю фатального исхода,
от жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
когда веселых песен не пою.
Я не люблю себя, когда я трушу,
обидно мне, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
тем более — когда в неё плюют.
И не люблю я слухов, сплетин, версий,
червей сомненья, почестей иглу,
или — когда всё время против шерсти,
или — когда железом по стеклу.
Я не люблю, когда наполовину
или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
но если надо — выстрелю в упор.
Когда я вижу сломанные крылья,
нет жалости во мне, и неспроста:
я не люблю насилья и бессилья,
и мне не жаль распятого Христа.
Я не люблю уверенности сытой,
когда проходит стороной гроза.
Досадно мне, что слово «честь» забыто
и коль в чести наветы за глаза.
Жил я с матерью и батей
На Арбате, век бы так.
А теперь я в медсанбате
На кровати, весь в бинтах.
Что нам слава, что нам Клава —
Медсестра и белый свет!
Помер тот сосед, что справа,
Тот, что слева — еще нет.
И однажды, как в угаре,
Тот сосед, что слева, мне
Вдруг сказал: «Послушай, парень,
У тебя ноги-то нет».
Как же так! Неправда, братцы!
Он, наверно, пошутил?
«Мы отрежем только пальцы», —
Так мне доктор говорил.
Но сосед, который слева,
Все смеялся, все шутил.
Даже ночью он все бредил,
Все про ногу говорил.
Издевался: «Мол, не встанешь!
Не увидишь, мол, жены!
Поглядел бы ты, товарищ,
На себя со стороны...»
Если б не был я калека
И слезал с кровати вниз,
Я б тому, который слева,
Просто глотку перегрыз.
Умолял сестричку Клаву
Показать, какой я стал.
Был бы жив сосед, что справа, —
Он бы правду мне сказал...
Здесь вам не равнина, здесь климат иной,
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом ревёт камнепад.
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Кто здесь не бывал, кто не рисковал,
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звёзды хватал с небес.
Внизу не встретишь, как не тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Внизу не встретишь, как не тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как Вечным огнём сверкает днём
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
Как Вечным огнём сверкает днём
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
И пусть говорят, да, пусть говорят,
Но нет, никто не гибнет зря,
Так лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд,
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд,
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Отвесные стены, а ну, не зевай,
Ты здесь на везение не уповай,
В горах ненадежны
Ни камень, ни лёд, ни скала.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк,
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк,
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Мы рубим ступени, ни шагу назад,
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони, ты счастлив и нем,
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершина ещё впереди.
Весь мир на ладони, ты счастлив и нем,
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершина ещё впереди.
Если друг оказался вдруг
И не друг и не враг, а — так..
Если сразу не разберёшь,
Плох он или хорош —
Парня в горы тяни — рискни,
Не бросай одного его,
Пусть он в связке с тобой в одной —
Там поймешь, кто такой
Если парень в горах — не ах,
Если сразу раскис — и вниз,
Шаг ступил на ледник — и сник,
Оступился — и в крик,
Значит, рядом с тобой чужой,
Ты его не брани — гони:
Вверх таких не берут и тут
Про таких не поют
Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но шёл,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но держал,
Если шёл за тобой, как в бой,
На вершине стоял, хмельной,
Значит — как на себя самого,
Положись на него.
Почему всё не так, вроде, всё, как всегда,
То же небо опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять,
Кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад
И не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое.
Он мне спать не давал,
Он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
Он мне спать не давал,
Он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, не про то разговор,
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.
Для меня будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась словно
Из плена весна,
По ошибке окликнул его я —
Друг, оставь покурить, а в ответ тишина,
Он вчера не вернулся из боя.
Друг, оставь покурить, а в ответ тишина,
Он вчера не вернулся из боя.
Наши мёртвые нас не оставят в беде,
Наши павшие, как часовые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке
Хватало вполне,
Нам и время текло для обоих.
Всё теперь одному, только кажется мне
Это я не вернулся из боя.
Всё теперь одному, только кажется мне
Это я не вернулся из боя.
Я вам мозги не пудрю, уже не тот завод,
В меня стрелял поутру из ружей целый взвод.
За что мне эта злая нелепая стезя,
Не то чтобы не знаю, рассказывать нельзя.
Мой командир меня почти что спас,
Но кто-то на расстреле настоял,
И взвод отлично выполнил приказ,
Но был один, который не стрелял.
Судьба моя лихая давно наперекос,
Однажды языка я добыл да не донёс,
И странный тип Суэтин, неутомимый наш,
Ещё тогда приметил и взял на карандаш.
Он выволок на свет и приволок
Подколотый подшитый материал,
Никто поделать ничего не смог,
Нет, смог один, который не стрелял.
Рука упала в пропасть с дурацким звуком — пли,
И залп мне выдал пропуск в ту сторону земли.
Но слышу — жив, зараза, тащите в медсанбат,
Расстреливать два раза уставы не велят.
Врач до утра всё цокал языком
И, удивляясь, пули удалял,
А я в бреду беседовал тайком
С тем пареньком, который не стрелял.
Я раны, как собака, лизал, а не лечил,
В госпиталях однако в большом почёте был.
Ходил в меня влюблённый весь слабый женский пол,
Эй, ты, недострелённый, давай-ка на укол.
Наш батальон геройствовал в Крыму,
И я туда глюкозу посылал,
Чтоб было слаще воевать ему,
Кому, тому, который не стрелял.
Я пил чаёк из блюдца, со спиртиком бывал,
Мне не пришлось загнуться и я довоевал.
В свой полк определили, воюй — сказал комбат,
А что не дострелили, так я, брат, даже рад.
Я тоже рад был, да присев у пня,
Я выл белугой и судьбину клял,
Немецкий снайпер дострелил меня,
Убив того, который не стрелял.
Зачем мне считаться шпаной и бандитом —
Не лучше ль податься мне в антисемиты:
На их стороне хоть и нету законов, —
Поддержка и энтузиазм миллионов.
Решил я — и, значит, кому-то быть битым,
Но надо ж узнать, кто такие семиты, —
А вдруг это очень приличные люди,
А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет!
Но друг и учитель — алкаш в бакалее —
Сказал, что семиты — простые евреи.
Да это ж такое везение, братцы, —
Теперь я спокоен — чего мне бояться!
Я долго крепился, ведь благоговейно
Всегда относился к Альберту Эйнштейну.
Народ мне простит, но спрошу я невольно:
Куда отнести мне Абрама Линкольна?
Средь них — пострадавший от Сталина Каплер,
Средь них — уважаемый мной Чарли Чаплин,
Мой друг Рабинович и жертвы фашизма,
И даже основоположник марксизма.
Но тот же алкаш мне сказал после дельца,
Что пьют они кровь христианских младенцев;
И как-то в пивной мне ребята сказали,
Что очень давно они бога распяли!
Им кровушки надо — они по запарке
Замучили, гады, слона в зоопарке!
Украли, я знаю, они у народа
Весь хлеб урожая минувшего года!
По Курской, Казанской железной дороге
Построили дачи — живут там как боги...
На все я готов — на разбой и насилье, —
И бью я жидов — и спасаю Россию!
Я вчера закончил ковку —
Я два плана залудил —
И в загранкомандировку
От завода угодил.
Копоть-сажу смыл под душем,
Съел холодного язя
И инструкцию послушал —
Что там можно, что нельзя.
Там у них пока что лучше
бытово,
Так чтоб я не отчубучил
не того —
Он мне дал прочесть брошюру
как наказ,
Чтоб не вздумал жить там сдуру,
как у нас.
Говорил со мной, как с братом,
Про коварный зарубеж,
Про поездку к демократам
В польский город Будапешт:
«Там у них уклад особый —
Нам так сразу не понять,
Ты уж их, браток, попробуй
Хоть немного уважать.
Будут с водкою дебаты —
отвечай:
«Нет, ребяты-демократы, —
только чай!»
От подарков их сурово
отвернись:
Мол, у самих добра такого
завались!»
Он сказал: «Живя в комфорте —
Экономь, но не дури.
И гляди, не выкинь фортель —
С сухомятки не помри!
В этом чешском Будапеште
Уж такие времена —
Может, скажут «пейте-ешьте»,
Ну а может — ни хрена!»
Ох, я в Венгрии на рынок
похожу,
На немецких на румынок
погляжу!
Демократки, уверяли
кореша,
Не берут с советских граждан
ни гроша.
«Но буржуазная зараза
Там всюду ходит по пятам,
Опасайся пуще глаза
Ты внебрачных связей там.
Там шпиёнки с крепким телом:
Ты их в дверь — они в окно!
Говори, что с этим делом
Мы покончили давно.
Могут действовать они
не прямиком:
Шасть в купе — и притвориться
мужиком,
А сама наложит тола
под корсет...
Ты проверяй, какого пола
твой сосед!»
Тут давай его пытать я:
«Опасаюсь — маху дам.
Как проверить? Лезть под платье —
Так схлопочешь по мордам!»
Но инструктор — парень дока,
Деловой, попробуй срежь!
И опять пошла морока
Про коварный зарубеж...
Я популярно объясняю
для невежд:
Я к болгарам уезжаю
в Будапешт.
«Если темы там возникнут —
сразу снять,
Бить не нужно, а не вникнут —
разъяснять!» —
«Но я ж по-ихнему — ни слова,
Ни в дугу и ни в тую!
Молот мне — так я любого
В своего перекую!
Но ведь я не агитатор,
Я потомственный кузнец...
Да я к полякам в Улан-Батор
Не поеду, наконец!»
Только прилетели — сразу сели.
Фишки все заранее стоят.
Фоторепортеры налетели —
И слепят, и с толку сбить хотят.
Но меня и дома — кто положит?
Репортерам с ног меня не сбить!..
Мне же неумение поможет:
Этот Шифер ни за что не сможет
Угадать, чем буду я ходить.
Выпало ходить ему, задире,—
Говорят, он белыми мастак! —
Сделал ход с е2 на е4...
Что-то мне знакомое... Так-так!
Ход за мной — что делать!? Надо, Сева,—
Наугад, как ночью по тайге...
Помню — всех главнее королева:
Ходит взад-вперед и вправо-влево,—
Ну а кони вроде — только буквой Г.
Эх, спасибо заводскому другу —
Научил, как ходят, как сдают...
Выяснилось позже — я с испугу
Разыграл классический дебют!
Все следил, чтоб не было промашки,
Вспоминал все повара в тоске.
Эх, сменить бы пешки на рюмашки —
Живо б прояснилось на доске!
Вижу, он нацеливает вилку –
Хочет съесть,— и я бы съел ферзя...
Под такой бы закусь — да бутылку!
Но во время матча пить нельзя.
Я голодный, посудите сами:
Здесь у них лишь кофе да омлет,—
Клетки — как круги перед глазами,
Королей я путаю с тузами
И с дебютом путаю дуплет.
Есть примета — вот я и рискую:
В первый раз должно мне повезти.
Да я его замучу, зашахую —
Мне бы только дамку провести!
Не мычу, не телюсь, весь — как вата.
Надо что-то бить — уже пора!
Чем же бить? Ладьею — страшновато,
Справа в челюсть — вроде рановато,
Неудобно — первая игра.
...Он мою защиту разрушает —
Старую индийскую — в момент,—
Это смутно мне напоминает
Индо-пакистанский инцидент.
Только зря он шутит с нашим братом,
У меня есть мера, даже две:
Если он меня прикончит матом,
Я его — через бедро с захватом,
Или — ход конем — по голове!
Я еще чуток добавил прыти —
Все не так уж сумрачно вблизи:
В мире шахмат пешка может выйти —
Если тренируется — в ферзи!
Шифер стал на хитрости пускаться:
Встанет, пробежится и — назад;
Предложил турами поменяться,—
Ну, еще б ему меня не опасаться —
Я же лежа жму сто пятьдесят!
Я его фигурку смерил оком,
И когда он объявил мне шах —
Обнажил я бицепс ненароком,
Даже снял для верности пиджак.
И мгновенно в зале стало тише,
Он заметил, что я привстаю...
Видно, ему стало не до фишек —
И хваленый пресловутый Фишер
Тут же согласился на ничью.
Дорогая передача,
Во субботу, чуть не плача,
Вся Канатчикова дача
К телевизору рвалась.
Вместо чтоб поесть, помыться,
Уколоться и забыться,
Вся безумная больница
У экрана собралась.
Говорил, ломая руки,
Краснобай и баламут
Про бессилие науки
Перед тайною Бермуд.
Все мозги разбил на части,
Все извилины заплёл,
И канатчиковы власти
Колют нам второй укол.
Уважаемый редактор,
Может лучше про реактор,
Про любимый лунный трактор,
Ведь нельзя же год подряд
То тарелками пугают,
Дескать, подлые, летают,
То у вас собаки лают,
То руины говорят.
Мы кое в чём поднаторели,
Мы тарелки бьём весь год,
Мы на них собаку съели,
Если повар нам не врёт.
А медикаментов груды
В унитаз, кто не дурак,
Вот это жизнь и вдруг Бермуды,
Вот те раз, нельзя же так.
Мы не сделали скандала,
Нам вождя недоставало,
Настоящих буйных мало,
Вот и нету вожаков.
Но на происки и бредни
Сети есть у нас и бредни,
Не испортят нам обедни
Злые происки врагов.
Это их худые черти
Мутят воду во пруду,
Это все придумал Черчилль
В восемнадцатом году.
Мы про взрывы, про пожары
Сочиняли ноту ТАСС,
Но примчались санитары
И зафиксировали нас.
Тех, кто был особо боек,
Прикрутили к спинкам коек,
Бился в пене параноик,
Как ведьмак на шабаше.
Развяжите полотенце,
Иноверы, изуверцы,
Нам бермуторно на сердце
И бермутно на душе.
Сорок душ посменно воют,
Раскалились добела,
Во как сильно беспокоят
Треугольные дела.
Все почти с ума свихнулись,
Даже кто безумен был,
И тогда главврач Маргулис
Телевизор запретил.
Вон он, змей, в окне маячит,
За спиною штепсель прячет,
Подал знак кому-то, значит,
Фельдшер вырвет провода.
И что ж, нам осталось уколоться
И упасть на дно колодца,
И там пропасть на дне колодца,
Как в Бермудах навсегда.
Ну а завтра, спросят дети,
Навещая нас с утра,
Папы, что сказали эти
Кандидаты в доктора.
Мы откроем нашим чадам
Правду, им не всё равно,
Мы скажем — удивительное рядом.
Но оно запрещено.
Вон дантист-надомник Рудик,
У него приёмник «Грюндик»,
Он его ночами крутит,
Ловит контра ФРГ.
Он там был купцом по шмуткам
И подвинулся рассудком,
К нам попал в волненье жутком
И с номерочком на ноге.
Он прибежал взволнован крайне
И сообщеньем нас потряс,
Будто наш научный лайнер
В треугольнике погряз.
Сгинул, топливо истратив,
Прям распался на куски,
И двух безумных наших братьев
Подобрали рыбаки.
Те, кто выжил в катаклизме,
Пребывают в пессимизме,
Их вчера в стеклянной призме
К нам в больницу привезли.
И один из них, механик,
Рассказал, сбежав от нянек,
Что Бермудский многогранник
Незакрытый пуп Земли.
Что там было, как ты спасся,
Каждый лез и приставал,
Но механик только трясся
И чинарики стрелял.
Он то плакал, то смеялся,
То щетинился, как ёж,
Он над нами издевался,
Ну, сумасшедший, что возьмёшь.
Взвился бывший алкоголик,
Матершинник и крамольник,
Надо выпить треугольник,
На троих его даёшь.
Разошёлся, так и сыпет,
Треугольник будет выпит,
Будь он параллелепипед,
Будь он круг, едрёна вошь.
Больно бьют по нашим душам
Голоса за тыщи миль,
Мы зря Америку не глушим,
Ой, зря не давим Израиль.
Всей своей враждебной сутью
Подрывают и вредят,
Кормят, поят нас бермутью
Про таинственный квадрат.
Лектора из передачи,
Те, кто так или иначе,
Говорят про неудачи
И нервируют народ.
Нас берите, обречённых,
Треугольник вас, учёных,
Превратит в умалишённых,
Ну а нас наоборот.
Пусть безумная идея,
Не рубайте сгоряча,
Вызывайте нас скорее
Через гада главврача.
С уваженьем, дата подпись,
Отвечайте нам, а то
Если вы не отзовётесь,
Мы напишем в «Спортлото».
Ой, Вань! Смотри, какие клоуны!
Рот — хоть завязочки пришей!
А до чего ж, Вань, размалеваны.
И голос, как у алкашей.
А тот похож, нет, правда, вань,
На шурина — такая ж пьянь!
Нет, нет, ты глянь, нет, нет,
Ты глянь, я вправду, Вань!
— Послушай, Зин, не трогай шурина!
Какой ни есть, а он — родня!
Сама намазана, прокурена...
Гляди, дождешься у меня!
А чем болтать, взяла бы, Зин,
В антракт сгоняла в магазин.
Что? Не пойдешь? Ну, я один.
Подвинься, Зин!
— Ой, Вань. Гляди какие карлики!
В джерси одеты, не в шевиот.
На нашей пятой швейной фабрике
Такое вряд ли кто пошьет.
А у тебя, ей-богу, Вань,
Ну все друзья — такая рвань!
И пьют всегда в такую рань такую дрянь!
— Мои друзья, хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи.
А гадость пьют из экономии,
Хоть поутру, да на свои.
А у тебя самой-то, Зин,
Приятель был с завода шин,
Так тот вобще хлебал бензин.
Ты вспомни, Зин!
— Ой, Вань, гляди-кось, попугайчики.
Нет, я ей-богу закричу!
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.
В конце квартала, правда, Вань,
Ты мне такую же сваргань...
Ну, что «Отстань»? Опять «Отстань»?
Обидно, Вань!
— Уж ты бы лучше помолчала бы:
Накрылась премия в квартал.
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты? Да я же их читал.
К тому же эту майку, Зин,
Тебе напяль — позор один.
Тебе шитья пойдет аршин.
Где деньги, Зин?
— Ой, Вань, умру от акробатика.
Гляди, как вертится, нахал.
Завцеха наш, товарищ Савтюхов,
Недавно в клубе так скакал...
А ты придешь домой, Иван,
Поешь — и сразу на диван.
Иль вон кричишь, когда не пьян.
Ты что, Иван?
— Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Все, Зин, обидеть норовишь.
Тут за день так накувыркаешься,
Придешь домой — там ты сидишь...
Ну, и меня, конечно, Зин,
Сейчас же тянет в магазин
А там друзья. Ведь я же, Зин,
Не пью один.
— Ого, однако же, гимнасточка.
Ой, что творит, хотя в летах.
У нас в кафе молочном «Ласточка»
Официантка может так.
А у тебя подруги, Зин,
Все вяжут шапочки для зим.
От ихних скучных образин
Дуреешь, Зин.
Как, Вань? А Лилька Федосеева,
Кассирша из ЦПКО
Ты к ней все лез на новоселье...
Она так очень ничего
А чем ругаться, лучше, Вань,
Поедем в отпуск в Еревань.
Ну, что «Отстань»? Всегда «Отстань».
Обидно, Вань!
ВЫСОЦКИЙ — велик и вечен.
Юрий Сушко в книге «По-над пропастью» рассказывает, как Высоцкий и главный режиссер Театра на Таганке Любимов крыли друг друга на репетициях последними словами и что однажды Высоцкий кинул в режиссера острый штык, но не попал. Тот лишь велел починить пострадавший стул, на будущее притупить штыки и — «Продолжаем, Владимир Семенович!»
Так они делали «ГАМЛЕТ». Так творят гении.
Постоянный адрес материала http://www.samoe.in.ua/index.php?pub=1080